В третью стражу [СИ] - И Намор

    Судя по белесой мути за окном, — раннее утро. Вполне можно было урвать для сна еще как минимум пару часов. Но, увы, теперь хрен уснёшь после такого привета от расторможенного подсознания. А всего-то делов – пальцем стукнулся. Витьку с Олегом, небось, такие сны не мучают... Терминаторы карманные. Пришли, увидели, замочили. И совесть у них – не выросши, померла'.

    На огромной чужой кухне он постоял пару секунд, соображая где здесь что, но разобрался, в конце концов, нашел кофейник и кофе, и плита, как ни странно, оказалась еще теплой, так что и пара-другая угольков живых под пеплом обнаружилась. Степан подложил к ним несколько щепочек и раздул огонь. Тело двигалось само, выполняя простые привычные действия, что совершенно не мешало думать.

    'Что делать-то теперь? Придётся новую тему искать. Сроки поджимают. Как там Крэнфилд говорил про 'любимую Польшу и эту, как её, Чехословакию... Теперь главное – не пропустить момент... А запах какой...'

    Кофе уже дал аромат, но еще не сварился, да и огонь...

    "Бытовые навыки закрепляются быстрее всего", — подумал он, — 'первый владелец тела' был нешуточным гурманом, по крайней мере, в сфере кофейно-чайного потребления.

    "А Польшу, пожалуй, оставим на сладкое. Никуда это 'уродливое детище Версаля'[259] от нас не денется. Сейчас важнее Австрия, Германия и Чехословакия. Тем более что не зря Витька мрачно пошутил недавно о фронтовых корреспондентах. Меня такие лавры не прельщают ни разу, да и не случится пока еще, а там посмотрим'.

    Но Улита едет, когда-то будет. Пока кофе сварится...

    "Слюной изойдешь..." — Майкл наполнил оловянную кружку прямо из-под крана и выпил залпом.

    "Благословенные времена, — вздохнул Степан, прикладываясь к полупустому графину, наполненному "божественным нектаром" — воду можно пить просто так, без многоступенчатой очистки и ионов серебра. Почти буколика и прочее пейзанство".

    'Пожалуй, стоит начать с республики чехов и словаков, а также судетских немцев[260]. — Такое решение представлялось Матвееву наиболее оправданным, ибо события, происходящие в узкой гористой полосе, как пояс охватывающей исконно славянские – чешские районы, в последние недели, всколыхнули немного застоявшуюся Европу. — Нет, конечно, можно следовать старому шаблону — 'невинные жертвы' и 'захватнические планы'. Но так не пойдёт. — Степан закурил и, подумав, сделал еще один глоток виски. — А если просто попробовать объективно и беспристрастно рассмотреть этот вопрос с точки зрения всех участников? — Степан выдохнул дым и заглянул жадным взглядом в носик кофейника. Увы, кофе еще не созрел. — Тогда и хвалёную британскую равноудалённость соблюдём и... И на ёлку влезем. Что хорошо – в архивы обращаться не надо. Всё интересующее меня происходило буквально на глазах Гринвуда. Прямо или косвенно, оно отложилось в голове. Её содержимое мы и попользуем'.

    Память у Майкла Мэтью оказалась если не слоновьей, то близкой к тому идеалу, о котором ещё Бурлюк[261] говорил: 'память у Маяковского, как дорога в Полтаве, — каждый галошу оставит'[262].

    Отпивая мелкими глотками из чашки ароматный и слегка отдающий сандалом кофе, — палочка сандалового дерева пришлась очень кстати, — Степан устроился работать в нише эркера с видом на недвижные воды озера. Бумага нашлась, карандаши тоже. Ну, а пепельниц в доме было даже больше, чем надо.

    'Ну-с, с чего начнём? То, что запоминается всегда последняя фраза, — спасибо, товарищу Исаеву – уже в зубах навязло. Гм... — Матвеев задумался не на шутку, ибо писать что-то кроме научных текстов разной степени зубодробительности, ему раньше не приходилось. — Впрочем, "мгновения"... до них еще годы... А встречают всегда по одёжке".

    Давным-давно, в далёкой Галактике... Чёрта с два! С момента окончания Великой войны прошло всего ничего – каких-то пятнадцать-шестнадцать лет. Но, похоже, годы величайшего напряжения всех материальных и моральных сил Империи прочно кое-кем позабыты. Особенно ярко эта внезапная амнезия проявилась среди обитателей одного известного дома на Даунинг-стрит. Забыты все трудности и свершения тех лет, вместе со статьями Версальского и Сен-Жерменского договоров[263]. Теперь, одному из уродливых, но, тем не менее, жизнеспособных детищ этих соглашений грозит как минимум гражданская война, а то и распад в результате иностранной интервенции. Смерть Генлейна перевела конфликт Праги с немецкими окраинами Чехословакии из латентной фазы в активную.

    "Пожалуй, с этого и начнём!'.

    Как ни странно, пошло вполне нормально.

    "Как в лучшие времена!" — едва ли не хором признали и Матвеев, у которого таковые завершились лет десять назад, хотя и в последние годы на низкую продуктивность грех было жаловаться, и Гринвуд, у которого все на самом деле только начиналось. Степан лишь задумывался время от времени над тем как сопрячь знания Гринвуда, с его собственными отрывочными представлениями об истории довоенной Европы и, самое главное, куда деть убеждения, сформированные 'ещё при советской власти'. Вот эти буквально встроенные в подсознание убеждения и мешали, вступая в противоречие с холодной объективностью, требовавшейся ему сейчас. Так что воленс-ноленс[264] пришлось идти на очередной компромисс с самим собой.

    'Кому как не британцам, знать до какого состояния нужно довести треть населения своей страны, чтобы она потребовала отделения! — Нарываемся на скандал, сэр Майкл? Делай что хочешь, изворачивайся ужом на сковороде, но про Ирландию – ни слова! Не то полетишь со свистом ещё вернее чем во сне. И красная рука не поможет[265]. — Нет, сначала, конечно, речь шла об элементах автономии, о возможности местного самоуправления, о придании немецкому языку статуса официального на региональном уровне. И не стоит всё сваливать на 'коварных нацистов'. Зёрна упали на хорошо унавоженную почву. Чехи отомстили за века пренебрежительного отношения к себе, как к гражданам второго сорта со стороны правящего немецкого большинства Австрийской монархии. Не без удовольствия, стоит отметить, вернули должок. Но где и когда это происходило по-другому? "

    Да и само немецкое меньшинство, составлявшее большинство, как это не парадоксально звучит, в западных районах Чехословакии, исторически бывших германскими землями, — нельзя представлять как единый организм. Единства не было и в помине. То, что на выборах тридцать пятого года две трети взрослого населения Судетской области проголосовали за партию Генлейна, не говорит об их пронацистских симпатиях. Просто им быстро надоела "роль без слов", которую чехи исполняли предыдущие триста лет. Что же до оставшейся трети, то она проголосовала за другие немецкие и чешские партии.

    Не стоит забывать так же, что среди условной этнической общности под названием "судетские немцы" есть не только сторонники независимости и приверженцы национал-социалистической идеи. Кстати сказать, именно Судеты стали родиной движения и идеологии, ныне правящей в Германии. Ещё до начала Великой войны там была основана "Немецкая рабочая партия", один из лидеров которой, Рудольф Юнг в 1919 году написал программную для всего современного нацизма книгу "Национал-социализм"[266]. Но это лишь одна сторона медали.

    С другой стороны не подлежит сомнению тот факт, что Чехословацкая республика стала одним из мест давших убежище противникам режима Гитлера – социал-демократам, пацифистам и представителям прочих столь же ненавистных для нынешних хозяев Германии течений и партий. Эти люди также осели преимущественно в северо-западных районах государства, населённых их соплеменниками. Именно они отдали более четырёхсот тысяч голосов на выборах против партии покойного учителя физкультуры[267]'.

    'Кто убил Генлейна? Этот вопрос не так интересен для вдумчивого читателя, анализирующего последние события в Чехословакии... ' Степан задумался, отхлебнул кофе, закурил новую сигарету и покачал головой. — Как же 'не интересен!' Пол-Европы ночей не спит, волнуется – кто же такой злыдень, что готов ввергнуть маленькую мирную страну в хаос братоубийственной войны? А спрашивать 'кто подставил кролика... — тьфу! — Гитлера', безумно вредно для здоровья'. — Мысли Матвеева то неслись галопом, то застывали в изнеможении, но, несмотря на это, стопка исписанных карандашом листов неуклонно росла.

    Статья постепенно обретала костяк тезисов и фактов, оставалось нарастить на него плоть анализа, авторской точки зрения, наконец. "Под размышления" о возможных действиях Гитлера и о позиции Шушнига и Муссолини[268] была сварена и выпита вторая и третья порция кофе, пепельница заполнилась окурками, а солнце незаметно оказалось в зените, тучи разошлись и вода в озере засверкала, как расплавленное стекло. Но ничего этого Матвеев-Гринвуд не замечал. Степан впал в азарт, сродни тому, который охватывал его раньше, при написании научных статей, особенно тех что содержали в себе изрядную долю полемического яда. Творчество на неизведанном поле журналистики, — статья о Голландии в зачёт не идёт, её писал по большей части Гринвуд, — захватило его настолько, что он позабыл о времени, о еде, об испорченном сне и прочих мелких неудобствах.